Неточные совпадения
Француз
спал или притворялся, что
спит, прислонив голову к спинке
кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку
в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он
спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него
в голове становится всё более и более нехорошо.
Все уже разошлись; одна свеча горит
в гостиной; maman сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на
кресло, на котором я
сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос...
Ей нужно было обвинять кого-нибудь
в своем несчастии, и она говорила страшные слова, грозила кому-то с необыкновенной силой, вскакивала с
кресел, скорыми, большими шагами ходила по комнате и потом
падала без чувств.
Бывало, стоишь, стоишь
в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком
кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг
упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Вдруг, точно с потолка,
упал Иноков, развалился
в кресле и, крепко потирая руки, спросил...
Клим заглянул
в дверь: пред квадратной
пастью печки, полной алых углей,
в низеньком, любимом
кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая.
В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
— Тоже вот и Любаша: уж как ей хочется, чтобы всем было хорошо, что уж я не знаю как! Опять дома не ночевала, а намедни, прихожу я утром, будить ее — сидит
в кресле,
спит, один башмак снят, а другой и снять не успела, как сон ее свалил. Люди к ней так и ходят, так и ходят, а женишка-то все нет да нет! Вчуже обидно, право: девушка сочная, как лимончик…
«Теперь или никогда!» «Быть или не быть!» Обломов приподнялся было с
кресла, но не
попал сразу ногой
в туфлю и сел опять.
Орудия закрепили тройными талями и, сверх того, еще занесли кабельтовым, и на этот счет были довольно покойны. Качка была ужасная. Вещи, которые крепко привязаны были к стенам и к полу, отрывались и неслись
в противоположную сторону, оттуда назад. Так задумали оторваться три массивные
кресла в капитанской каюте. Они рванулись, понеслись, домчались до средины; тут крен был так крут, что они скакнули уже по воздуху, сбили столик перед диваном и, изломав его, изломавшись сами, с треском
упали все на диван.
Бахарев опустился
в свое
кресло, и седая голова бессильно
упала на грудь; припадок бешенства истощил последние силы, и теперь хлынули бессильные старческие слезы.
Пока Половодов шел до спальни, Антонида Ивановна успела уничтожить все следы присутствия постороннего человека
в комнате и сделала вид, что
спит. Привалов очутился
в самом скверном положении, какое только можно себе представить. Он
попал на какое-то
кресло и сидел на нем, затаив дыхание; кровь прилила
в голову, и колени дрожали от волнения. Он слышал, как Половодов нетвердой походкой вошел
в спальню, поставил свечу на ночной столик и, не желая тревожить спавшей жены, осторожно начал раздеваться.
Она
упала на свое
кресло и закрыла лицо ладонями.
В эту минуту вдруг раздался
в соседней комнате слева хор собравшихся наконец мокринских девок — залихватская плясовая песня.
Всю-то ночь он, я помню, кашляет, худо
спит, а наутро всегда оденется и попробует сесть
в мягкие
кресла.
Пора
спать. Федор Васильич с трудом вылезает из
кресла и, пошатываясь, направляется
в общую спальню.
Вот она встала и озирается. Еще рано, но окна уж побелели, и весеннее солнце не замедлило позолотить их. Рядом с ее
креслом сидит Паша и дремлет; несколько поодаль догорает сальный огарок, и желтое пламя чуть-чуть выделяется из утренних сумерек. Ей становится страшно; она протягивает руку, чтобы разбудить Пашу, хочет крикнуть — и
в изнеможении
падает…
Однажды я сидел
в гостиной с какой-то книжкой, а отец,
в мягком
кресле, читал «Сын отечества». Дело, вероятно, было после обеда, потому что отец был
в халате и
в туфлях. Он прочел
в какой-то новой книжке, что после обеда
спать вредно, и насиловал себя, стараясь отвыкнуть; но порой преступный сон все-таки захватывал его внезапно
в кресле. Так было и теперь:
в нашей гостиной было тихо, и только по временам слышался то шелест газеты, то тихое всхрапывание отца.
Она
упала без чувств ему на руки. Он поднял ее, внес
в комнату, положил
в кресла и стал над ней
в тупом ожидании. На столике стоял стакан с водой; воротившийся Рогожин схватил его и брызнул ей
в лицо воды; она открыла глаза и с минуту ничего не понимала; но вдруг осмотрелась, вздрогнула, вскрикнула и бросилась к князю.
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь с полу и садясь на самый край
кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла
в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она
спит в соседней комнате, бедный ребенок!
Женя, пришедшая
в ночной кофточке, и Люба, которая уже давно
спала под разговор, свернувшись калачиком
в большом плюшевом
кресле.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес
в свои
кресла, посадил ее, а сам
упал перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла
в этом объятии, не
в силах произнесть слова.
Она швырнула папиросу на пол, вся перевесилась через ручку
кресла назад (там
в стене кнопка, и ее трудно достать) — и мне запомнилось, как покачнулось
кресло и поднялись от пола две его ножки. Потом
упали шторы.
Старики Углаковы одновременно смеялись и удивлялись. Углаков, сделав с своей дамой тур — два, наконец почти
упал на одно из
кресел. Сусанна Николаевна подумала, что он и тут что-нибудь шутит, но оказалось, что молодой человек был
в самом деле болен, так что старики Углаковы, с помощью даже Сусанны Николаевны, почти перетащили его на постель и уложили.
После обеда Порфирий Владимирыч удалился
спать, услав предварительно Евпраксеюшку на село к попу; Арина Петровна, отложив отъезд
в Погорелку, тоже ушла
в свою комнату и, усевшись
в кресло, дремала. Петенька счел это время самым благоприятным, чтоб попытать счастья у бабушки, и отправился к ней.
— Ха-ха-ха! — отчетливо делал он, кончая смеяться, сел
в кресло и откинул голову, словно
падая от смеха. — Удивили же вы меня, почтенный Ардальон Борисыч! ха-ха-ха! Скажите мне, будьте любезны, на чем вы основываете ваше предположение, если посылки, которые вас привели к этому заключению, не составляют вашей тайны! ха-ха-ха!
Елена прислонилась головою к спинке
кресла и долго глядела
в окно. Погода испортилась; ветер поднялся. Большие белые тучи быстро неслись по небу, тонкая мачта качалась
в отдалении, длинный вымпел с красным крестом беспрестанно взвивался,
падал и взвивался снова. Маятник старинных часов стучал тяжко, с каким-то печальным шипением. Елена закрыла глаза. Она дурно
спала всю ночь; понемногу и она заснула.
Но как ни сдружилась Бельтова с своей отшельнической жизнию, как ни было больно ей оторваться от тихого Белого Поля, — она решилась ехать
в Москву. Приехав, Бельтова повезла Володю тотчас к дяде. Старик был очень слаб; она застала его полулежащего
в вольтеровских
креслах; ноги были закутаны шалями из козьего пуху; седые и редкие волосы длинными космами
падали на халат; на глазах был зеленый зонтик.
Дело происходило уже осенью
в Ницце. Однажды утром, когда я зашел к ней
в номер, она сидела
в кресле, положив ногу на ногу, сгорбившись, осунувшись, закрыв лицо руками, и плакала горько, навзрыд, и ее длинные, непричесанные волосы
падали ей на колени. Впечатление чудного, удивительного моря, которое я только что видел, про которое хотел рассказать, вдруг оставило меня, и сердце мое сжалось от боли.
Еще стук. Влетает Тертий Семеныч и
падает в изнеможении
в кресло. Устал, — говорит он, — был везде! И у Бубновина был, и у Мерзавского был, и у сына Сирахова был!
Домна Осиповна опустилась тогда на свое
кресло и, услыхав, что за Бегушевым горничная заперла дверь, она взяла себя за голову и произнесла с рыданием
в голосе: «Несчастная, несчастная я женщина, никто меня не понимает!» Ночь Домна Осиповна всю не
спала, а на другой день ее ожидала еще новая радость: она получила от Бегушева письмо,
в котором он писал ей: «Прощайте, я уезжаю!..
Утомленная танцем, Клара Олсуфьевна, едва переводя дух от усталости, с пылающими щеками и глубоко волнующеюся грудью
упала, наконец,
в изнеможении сил
в кресла.
…Уборная актеров
в Пале-Рояле. И так же по-прежнему висит старая зеленая афиша, и так же у распятия горит лампадка и зеленый фонарь у Лагранжа. Но за занавесами слышны гул и свистки.
В кресле сидит Мольер,
в халате и колпаке,
в гриме с карикатурным носом. Мольер возбужден,
в странном состоянии, как будто пьян. Возле него —
в черных костюмах врачей, но без грима, Лагранж и дю Круази. Валяются карикатурные маски врачей.
Но когда она возвратилась домой, силы ее оставили; бледная, истерзанная,
упала она на
кресло и долго сидела
в таком положении, а потом позвала было к себе Костю, игравшего у окошка бумажною лошадкою, хотела ласкать его, заговаривала с ним, но все напрасно — слезы невольно текли по щекам ее.
Юлия сначала с презрением улыбалась; потом
в лице ее появились какие-то кислые гримасы, и при последних словах Перепетуи Петровны она решительно не
в состоянии была себя выдержать и, проговоря: «Сама дура!», — вышла
в угольную,
упала на
кресла и принялась рыдать, выгибаясь всем телом. Павел бросился к жене и стал даже перед нею на колени, но она толкнула его так сильно, что он едва устоял на месте. Перепетуя Петровна, стоя
в дверях, продолжала кричать...
Цыплунов. Зачем еще убивать меня? Я уж убит, убит вами… ваш удар прямо
в сердце! Вы убили любовь мою; она была для меня дороже жизни, и ее нет… (Хватается за грудь.) Ее здесь нет… нет и жизни! (
Падает без чувств
в кресло.)
Вдруг что-то
упало… Это была дядина палка… Ее ему подали, но он до нее не коснулся: он сидел, склонясь набок, с опущенною с
кресла рукою,
в которой, как позабытая, лежала большая бирюза от застежки… Но вот он уронил и ее, и… ее никто не спешил поднимать.
Когда я проснулся
в другой раз, было уже темно. Соболь
спал. На душе у меня было покойно и хотелось поскорее домой. Я оделся и вышел из диванной. Иван Иваныч сидел у себя
в кабинете
в большом
кресле совершенно неподвижно и глядел
в одну точку, и видно было, что
в таком состоянии оцепенения он находился все время, пока я
спал.
— Нет, не убил, — с вздохом облегчения, как будто весь рассказ лежал на нем тяжелым бременем, произнес Кругликов. — По великой ко мне милости господней выстрелы-то оказались слабые, и притом
в мягкие части-с…
Упал он, конечно, закричал, забарахтался, завизжал… Раиса к нему кинулась, потом видит, что он живой, только ранен, и отошла. Хотела ко мне подойти… «Васенька, говорит, бедный… Что ты наделал?..» — потом от меня… кинулась
в кресло и заплакала.
Но он вовсе не утратил ясности и бодрости духа и с легкой иронией называл себя велосипедистом, потому что принужден был передвигаться, сидя
в трехколесном
кресле, которое сзади катил его слуга Яков. Он много ел и пил, много
спал, писал на пишущей машинке пресмешные нецензурные письма
в стихах и часто менял деревенских любовниц, которым давал громкие имена королевских фавориток, вроде Ла-Вальер, Монтеспан и Помпадур.
На сцене, без пенсне, он вечно натыкался на что-нибудь, опрокидывал колонны, вазы и
кресла, путался
в коврах и
падал.
Я очнулся
в тех же
креслах, свечка моя догорела вся, у капитана
спали, и кругом была редкая
в нашей квартире тишина.
Маленький хозяин уже давно неподвижно лежал на постели. Сестра, сидевшая у изголовья
в кресле, думала, что он
спит. На коленях у нее лежала развернутая книга, но она не читала ее. Понемногу ее усталая голова склонилась: бедная девушка не
спала несколько ночей, не отходя от больного брата, и теперь слегка задремала.
Ну, и старушка, поослабнувши, конечно, опустились
в кресло и только вскрикнула: «Люди, где вы?» А Ольга Николавна, прижавшись тем временем с детьми за бабенькины плечи, видят, что у одного из мужчин борода и усы
спали, — глядь, это Федор Гаврилыч.
Подхватив вас за руку, мечется он от картины к статуе, от статуи к какой-нибудь вазе, все щупает, ко всему прикасается, перебегает из залы
в другую, и наконец, утомив донельзя и вас и себя, накричавшись, намахавшись руками и обратив на себя всеобщее внимание,
падает он
в кресло.
Нет существа более пристрастного, более близорукого
в отношении к самому себе, как мнимый больной; ничтожнейшему из них кажется непременно, что внимание целого мира должно быть устремлено на его печень и легкие; он возмущается, когда не
падаете вы
в кресло и не приходите
в ужас, слушая рассказ о колотье
в боку, или остаетесь равнодушны при известии, что он дурно
спал вчерашнюю ночь.
Для игры собирались у Прокопия Васильевича, так как во всей обширной квартире жили только они вдвоем с сестрой — существовал еще большой белый кот, но он всегда
спал на
кресле, — а
в комнатах царила необходимая для занятий тишина.
Потом он выпустил из рук портфель, который
упал на пол и раскрылся, а сам бросился
в кресло, злобно хрустнув сложенными вместе пальцами…
— Бога ради! — стонет он,
падая в кабинете
в кресло и раскрывая рот. — Умоляю!
Когда она вошла к нему
в кабинет, он сидел
в кресле, по-прежнему красивый и величественный… На этот раз лицо его было сильно утомлено… Глаза мигали, как у человека, которому не дают
спать. Он, не глядя на Марусю, указал подбородком на
кресло vis-а-vis. Она села.
— Ее нельзя более беспокоить и принуждать, — сказала Синтянина, и когда горничная ушла, между падчерицей и мачехой началась их немая беседа: девочка, косясь на безмолвно сидящую
в кресле Глафиру, быстро метала руками пред мачехой свои знаки и наконец заметила, что Синтянина дремлет, а Глафира даже
спит.
Целую ночь она и
спит и не
спит: то кто-то стучит, то кто-то царапается и вдруг тяжелый-претяжелый человек вошел и прямо повалился
в кресло у ее кровати и захрапел.